16 марта 2013 года исполнилась пятая годовщина со дня смерти его преосвященства митрополита Лавра. Чтобы отметить это событие и освежить в памяти образ Владыки, Orthodox Life публикует эту беседу с протодиаконом Виктором Лохматовым, который был келейником, секретарем, шофером, диаконом и близким помощником этого замечательного епископа в течение почти пятидесяти лет.
 Отец Виктор, из ныне здравствующих людей Вы знали его Высокопреосвященство дольше всех. Когда Вы впервые встретились с Владыкой?
Мы встретились впервые в 1957 году. Мне было тогда 11 или 12 лет. Я услышал о Свято-Троицком монастыре от одного молодого человека, который провел там некоторое время за год до того. Он рассказал мне о ферме, которая кормит монахов, о тракторах и технике. Мне стало интересно, и я попросил Владыку Григория (в то время архиепископа Чикагского) написать в монастырь о. Киприану (Пыжову) и спросить разрешения посетить монастырь. Он это сделал, и вскоре мы получили письмо от о. Киприана – благочинного монастыря (и известного иконописца – ред.) – с позволением приехать. Я приехал один поездом из Чикаго по Нью-Йоркской центральной железной дороге. Тогда в Херкимере был железнодорожный вокзал. Я помню, как меня встретил о.Флор (Ванко) и привез в монастырскую церковь воскресным утром. Там ко мне подошел о. Киприан и спросил, не из Чикаго ли я. Я сразу почувствовал его радушие и гостеприимство. В то время ночевать можно было только в том доме, где сейчас семинарское общежитие. Главное здание, где теперь расположены монашеские кельи, тогда было уже почти достроено, но еще не готово. Меня поселили в маленькой комнате, которую я разделял с молодым 29-летним иеромонахом; это оказался будущий владыка Лавр. Так что мое погружение в монастырскую жизнь происходило одновременно со знакомством и сближением с Владыкой.
Что из тех ранних дней ярче всего осталось в Вашей памяти?
С самого начала меня больше всего поразило то, что все что-то делали, все работали, все были заняты, и нигде я не видел никаких начальников. Преданность делу и усердие братьев было удивительное. Каждый делал то, что надо было сделать. Вот, например, воспоминание об одном из первых дней моего пребывания в монастыре.
На следующий по прибытии день, после ранней литургии я решил погулять по территории монастыря. Я увидел, что один монах, которого, как я узнал позднее, звали о.Варлаам, вспахивает холм, где потом устроили монастырское кладбище. Проходя там, я встретил бедно одетого пожилого человека, который собирал камни и булыжники, выброшенные плугом, и грузил их в старый красный грузовичок. Завидя меня, он обратился ко мне со словами: «Пойди в сарай и принеси мне лом». Я тогда даже не знал, что такое лом, но вернулся в монастырь и кто-то помог мне найти большой старый лом, который я и притащил старику в поле. Через пару дней я опять увидел этого старика. На этот раз в церкви. Он стоял в алтаре перед жертвенником, в облачении, с митрой на голове, и вел службу. Я был поражен. Этот потрепанный старик с поля был о. Пантелеимон, основатель монастыря.
Мне особенно нравилось работать с о. Флором. Он заведовал тракторами и другим оборудованием. В то время меня, двенадцатилетнего мальчика, это интересовало больше всего. После небольшого обучения о. Флор позволил мне управлять машинами на территории монастырской фермы. Тут я познакомился с несколькими другими молодыми людьми, которые проводили летние каникулы в монастыре. В основном это были сыновья из семей нашего прихода в Олбани, штат Нью-Йорк. Мы подружились и решили, что поедем домой, возьмем теплую одежду и уговорим родителей позволить нам провести в монастыре зиму. Ну, в конце концов я оказался единственным, кто так в самом деле и сделал. Монастырские батюшки договорились, чтобы я ходил в школу в Ван Хорнсвилле, ближайшей к монастырю деревне, где была школа. А в монастыре в то же время отцы Лавр и Флор учили меня Закону Божию и чтению по-церковнославянски.
Вы часто сопровождали Владыку в Святую Землю, на Афон и в другие святые места. Не могли бы Вы рассказать о каком-нибудь особом случае, который произошел во время этих паломничеств?
Наше первое путешествие состоялось в 1964 году. Мы отправились в Святую Землю через Рим, Германию, Афон, Турцию и Иордан (где мы провели целый месяц на Западном берегу), Синай и Египет. В это же путешествие Владыка впервые вернулся на свою родину в Чехословакию и повидался со своей семьей. Мы провели в разъездах все лето. Особенно запомнилось из этой поездки посещение монахов Карульи на горе Афон – там монахам приходилось карабкаться в свои кельи, расположенные на отвесной горе, с помощью цепей. Это было потрясающе. Таким же потрясающим было наше восхождение на гору Синай в Египте. Мы начали его в три часа ночи, в полной темноте, и все утро поднимались на вершину горы, чтобы попасть в церковь, которая стоит на том самом месте, где Моисей получил десять заповедей. В этот день там служили Божественную литургию.
Путешествуя с Владыком Лавром, ты никогда не был туристом. Ты был в паломничестве. Его единственным интересом были церкви, святые мощи, святые места и т.п. Все эти места были ему знакомы, потому что он много читал о них заранее. К тому же он часто знакомился с их хранителями, они обменивались письмами и становились друзьями. Из-за этого многие места, которые, может быть, были недоступны другим, оказывались всегда открыты для Владыки. Для него были открыты все двери, и на свое счастье я был тогда вместе с ним.
Еще одной характерной чертой поездок Владыки было то, что он предпочитал путешествовать инкогнито, особенно когда стал епископом. Ему было важно не то, чтобы его узнавали и почитали, а то, чтобы можно было просто путешествовать и изучать веру народа, наблюдать ситуацию такой, какой она была на самом деле – особенно в России. В девяностые годы, еще будучи архиепископом (он был избран митрополитом в 2000 г. – ред.), Владыка несколько раз приезжал в Россию негласно. Одетый как простой иеромонах, он тихо приходил в разные монастыри и церкви. Он постоянно предупрежал меня: «Смотри не вздумай назвать меня “Владыка!”» Он был очень наблюдателен. Дома, у нас в монастыре, он замечал гораздо больше, чем показывал вид. То же самое можно сказать и о его поездках в Россию. Он был внимателен ко всему, все замечал, особенно то, что касалось жизни верующих православных людей. Это постепенно убедило его в том, что разделение (Русской Зарубежной Церкви и Церкви в России – ред.) должно быть прекращено.
Одно такое путешествие инкогнито было особенно пронзительно. В 1991 году были освидетельствованы мощи св. Серафима Саровского и с торжеством перенесены на свое законное место в Дивеевский монастырь. Некоторые «элементы» Зарубежной Церкви высказывали заявления, в которых называли мощи «фальшивыми», а Русскую Церковь безблагодатной. Хотя Владыка Лавр приватно был крайне несогласен с этим, он не стал возражать публично. Он просто поехал в Дивеево и отслужил молебен перед мощами преподобного Серафима. Хотя он путешествовал инкогнито, его поступок стал известен, и все отрицательные заявления о мощах исчезли.
В годы Вашего обучения в семинарии у Владыки сложились особые отношения и с Вами, и со всем Вашим семинарским классом. Не могли бы Вы рассказать о его роли в Вашем семинарском образовании?
На этот вопрос лучше всего ответить, процитировав посвящение из ретроспективного альбома, который составил наш семинарский выпуск в честь годовщины епископства Владыки Лавра в 1987 году. В день празднования годовщины, после благодарственной службы в монастыре, всех пригласили на банкет и на концерт в честь Владыки в местном профессиональном училище в Херкимере. Среди гостей были митрополит Виталий и многие другие епископы, духовенство и миряне. Мстислав Ростропович дал благотворительный концерт. После изобильного банкета, Владыке преподнесли ключи от новой машины, приобретенной на средства, собранные нашим выпуском и пожертвованные множеством людей по всему свету, которые любили и уважали его. Каждый участник банкета получил памятный альбом. Посвящение в нем точно отвечает на ваш вопрос:
«На жизненном пути каждому человеку встречаются личности, чье влияние потом ощущается до самой смерти. Память о них неизгладима, как нестираема память об отце и матери.Именно такой личностью открылся нам, выпускникам Свято-Троицкой семинарии 1967 года, владыка Лавр, в то время архимандрит, инспектор семинарии. В благодарность нашему духовному руководителю, учителю и отцу, за всю любовь, которую он проявил к нам, мы посвящаем этот памятный альбом и это чествование, которое мы организовали, чтобы почтить двадцатилетие его служения православной Церкви в сане епископа. Выпускники 1967 года.»
Владыка располагал к себе всех, его любили многие миряне и за стенами монастыря, но все-таки его чаще всего называют «истинным монахом». Сами Вы, хоть и не монах, наблюдали монашескую жизнь Владыки. Не могли бы Вы поделиться какими-нибудь воспоминаниями о его монашестве?
Я считаю, что он безупречно исполнил свое монашеское послушание. Даже став епископом, он оставался прежде всего настоящим монахом. И в путешествиях, и дома он всегда отказывался от любых удобств, которые я мог ему предложить. Когда мы путешествовали, он исполнял свое монашеское правило, несмотря на самый ранний или самый поздний час. В начале он просил кого-нибудь читать, или читал сам. Потом, когда появились кассеты и диски, он стал слушать их, пока мы ехали в машине. Иногда, если мы приезжали до того, как были прочтены молитвы, Владыка просил меня ехать в объезд, чтобы успеть закончить правило. Как настоятель и епископ он, несмотря на частые болезни, всегда личным примером руководил братией и паствой. Как бы поздно мы ни возвращались с какого-нибудь собрания Синода епископов в Нью-Йорке, наутро он поднимался в 4.30 на монашескую полуношницу. Насколько это было возможно, он не пропускал ни одной братской трапезы, считая это неотъемлемой частью общения со своей монашеской семьей. Величайшие примеры его «руководства собственным примером» мы видели в самом конце его жизни. Начинался Великий пост. Как известно, братия почти всю неделю, с утра до вечера, проводит в церкви. Продолжительные молитвы периодически прерываются уставным чтением святых отцов. Во время вечерней службы читается длинный покаянный канон св. Андрея Критского. Так вот, несмотря на то, что ему уже исполнилось 80 лет, и на то, что он только что вернулся из изматывающей поездки в Россию, Владыка не только приходил на все службы первой недели Великого поста, но и, как глава братства, исполнял свой долг, читая все положенное сам, как делал это всегда.
Мне известно, что с самых ранних своих дней, мальчиком в Ладомирове, восьми или девяти лет, вскоре после безвременной кончины матери, он начал просить позволения стать монахом. Наконец ему позволили вступить в монастырь в возрасте одиннадцати лет. В 44-ом году, когда ему было шестнадцать лет, он стал послушником. Один семинарист рассказал мне следующее. Он был кандидатом на священство и впервые перестал бриться, чтобы отрастить бороду. У него ужасно чесалось лицо, и он спросил Владыку, когда прекратится эта чесотка. (Вот такие вопросы люди не стеснялись задавать Владыке – настолько он был прост и доступен в обращении). К удивлению семинариста, Владыка ответил: «Понятия не имею. Я никогда в жизни не брился.» Он вступил в монастырь до того, как возникла нужда в бритье.
Однажды он поделился со мной желанием, которое вынашивал всю жизнь: когда станет старше, уйти на Афон и окончить там жизнь простым афонским монахом. Воля Господня, очевидно, была другой. Его возвели в митрополиты, и он сыграл поворотную роль в истории Русской Церкви.
Опишите, пожалуйста, то, что многие называли его «особым подходом», – его терпение и долготерпение в сане настоятеля Св.-Троицкого монастыря и в сане епископа.
Когда ты делал что-то плохое, Владыка на самом деле обращался с тобой с еще большей любовью. Он разговаривал с тобой без насмешки и без упрека. Он просто говорил с тобой любя. Только после ухода от него ты вдруг осознавал, что тебе сделали выговор. Этот любовный подход достигал того, что становилось почти невероятно повторить свою ошибку. Просто не хотелось разочаровывать любящего отца. Это было один из многих даров, которые он проявлял, обращаясь с теми, за кого он был в ответе.
Наш нынешний настоятель, о.Лука, недавно вспоминал, что когда кто-нибудь обращался к Владыке с жалобой, или с какой-нибудь идеей – будь то нечто разумное или несусветная глупость – он никогда не действовал быстро или поспешно. Он выжидал некоторое время – несколько часов, дней или недель, и только потом принимал решение и начинал действовать. Его режим работы был всегда: «помаленьку» и «без крайностей». Он называл это греческим выражением «Siga, siga!»
Владыка Лавр был одним из самых молодых епископов. Позже он стал архиепископом, и наконец митрополитом и первоиерархом Русской Зарубежной Церкви. Именно под его руководством Русская Зарубежная Церковь восстановила каноническое общение с Церковью в России. Наверное, когда-нибудь напишут целую книгу о том, что пришлось вынести Владыке во время этого сложнейшего процесса воссоединения. Что-нибудь особенно врезалось Вам в память из этого очень трудного периода?
Владыка никогда не оказывал давление в этом вопросе. Он часто говорил, что главным в его желании взаимного признания с Московской Патриархией была возможность причащаться из одной Чаши: не только за себя, но за всех русских православных христиан. Но в своей мудрости он понимал, что это желание нельзя навязать другим. Он мягко предлагал, но каждый должен был прийти к собственному решению. Он возглавлял Русскую Зарубежную Церковь и вел ее вперед именно своим смирением.
Перед этим я говорил о многих паломничествах, которые совершал Владыка и которые я имел честь разделять с ним. Одна из этих поездок была в Почаевскую Лавру (монастырь Успения Богородицы в Тернопольской области на Украине – ред.) Для Владыки посещение Почаева в первый раз было как бы возвращением домой. Его духовный наставник, архиепископ Виталий (Максименко), был из этого монастыря. Конечно, владыки Виталия уже давно не было в Почаеве. Но Бог послал новую связь с Почаевым. Один из монахов современного Почаева, Онуфрий, возвысился до сана митрополита Черновецкого. Каким-то образом Владыка очень рано завязал переписку с ним, которая длилась много лет. Затем, еще задолго до того, как всерьез начался процесс воссоединения, возникла возможность встречи двух Владык. Владыка Онуфрий поехал в Канаду. Было условлено встретиться около границы в гостинице в местечке Наягра он зе Лейк, в Онтарио. Первоначальное знакомство было очень теплым, наполненным любовью. Потом епископы перешли для встречи с глазу на глаз в библиотеку гостиницы. Их беседа продолжалась два или три часа.
Вообще-то у Владыки был обычай никогда не рассказывать о том, что происходило при встречах. Было ли это заседание Синода епископов или деловая встреча с каким-нибудь официальным лицом, после мы просто молча садились в машину. Владыка закрывал глаза и начинал молиться по четкам. Очень редко, если вообще когда-либо, комментировал он то, что случалось перед этим. После встречи с владыкой Онуфрием он сказал: «Да, у нас есть свои сложности, а у них тоже есть свои». Может быть, именно эта встреча, происшедшая задолго до того, как начались какие-либо официальные переговоры, положила основание тому успеху, который позже, с Божьей помощью, привел к воссоединению русской Церкви.
Должен признаться, что вначале я был совершенно не заинтересован в каком-либо каноническом общении с Московской Патриархией. Я вырос в атмосфере, где все делилось на красное и белое. Я помню, как мой епархиальный епископ в Чикаго запретил мне прислуживать в алтаре, потому что я на полставки работал в книжном магазине, где продавались книги из СССР. Ведь они были наши так называемые враги, а я продаю их книги!.. Мне пришлось бросить работу в этом магазине, чтобы продолжать прислуживать в алтаре. К Владыке Онуфрию я почувстовал немедленное личное расположение; для меня он был как бы второй Владыка Лавр. Но даже после встречи с Владыкой Онуфрием я отнюдь не горел идеей воссоединения. Не имея достаточно информации о всей ситуации, я относился к этому с большой осторожностью. Обратился я в сторонника воссоединения после нашего путешествия в Почаев в 2003 году. Из Почаева мы на машине отправились в Тернополь, где встретились с митрополитом Сергием, и оттуда в Черновцы, епархию Владыки Онуфрия. Мы были поражены возрождением православного монашества и приходской жизни в Черновцах и его окрестностях. Это было плодом стараний митрополита Онуфрия: повсюду, как грибы после теплого осеннего дождя, вырастали монастыри и церкви. Мы посетили приют, в котором сейчас живут более двухсот детей, из них многие – инвалиды с различными уродствами из-за близости Чернобыля. Как только мы приехали, ходячие дети выбежали и окружили большой толпой владыку Онуфрия, тесня, обнимая и целуя его. Мы не могли сдержать слез при таком трогательном зрелище. Безо всякой правительственной поддержки этот приют продолжает расти и с любовью воспитывать, одевать, кормить, лечить и учить этих детей.
Глядя на все это, я думал про себя: «Что же я делаю, – сижу в США и сужу этих людей, как будто они для меня недостаточно православные». Мое отношение изменилось на 180 градусов. Я думал про себя: «Я хочу быть таким, как они!» И я обратился – стал сторонником воссоединения.
Владыка имел очень сильное и важное значение в Вашей жизни до самой его кончины. Как, дорогой о. Виктор, Вы пережили эту потерю, когда он умер?
Очень тяжело. Каждый раз, когда я сталкиваюсь с какой-нибудь проблемой, я думаю про себя: «Что бы сказал мне Владыка в этой ситуации?» Он как-то умел быть одновременно и крупнейшим авторитетом в практических делах, и просто другом. К нему можно было обратиться как с самой заурядной проблемой, так и с глубочайшими духовными вопросами. Иногда он мог дать совет, что делать. Будучи человеком, он не на все имел ответ. Но ты всегда чувстовал его сочувствие, его поддержку. И он всегда указывал, в каком направлении надо искать решение любого затруднения.
Я думаю, что лучше всего обобщает то, о чем мы говорили, выдержка из послания его святейшества патриарха Алексия по случаю смерти, отпевания и погребения митрополита Лавра:
«Духовная красота личности митрополита Лавра особенно открывалась в близком общении с ним, поскольку по присущему Владыке христианскому смирению он не стремился обнаруживать многие духовные дарования, которыми наделил его Господь. Среди этих даров была непоколебимая преданность архипастырскому призванию и монашескому пути, а также глубокая, искренняя вера, — такая, которой подвижники прошлого творили правду, получали обетования (Евр. 11:33). Благодаря этой твердой вере Владыка митрополит смог провести вверенную ему паству к новому обретению духовного единства с Отечеством, с Русью, возрождающейся после тяжких лет безбожия.
Молимся о упокоении новопреставленного владыки Лавра идеже праведные упокоеваются. Вечная ему память! С любовью о Господе
Беседовал протоиерей Григорий Науменко, 5-го марта, 2013, Orthodox Life, no. 2, 2013. Перевод с англ. Лили Финкель
rocorstudies.org
|
