Истинная любовь не знает границ времени и пространства. Это можно сказать и о любви к Родине. Катю Барлоу из Сиднея и Наташу Зеленскую из Вашингтона отделяют от царской России их прабабушек почти целый век и два океана. Не только они, но и их родители и бабушки были рождены за пределами России, но всегда хранили ее образ в себе.

Катя Барлоу, студентка педагогического факультета Сиднейского университета: «Частичка меня принадлежит России».

– Русский язык ты знаешь с детства?

– С бабушкой и дедушкой я говорила по-русски. И с мамой дома тоже, хотя было немного трудно, так как папа, австралиец, по-русски не говорил. Но по субботам мы ходили в русскую школу, где изучали русский язык, историю, литературу.

– Миссионерская поездка по Егорьевскому району Подмосковья – твое первое посещение России?

– Впервые я с семьёй приезжала в Россию 8 лет тому назад. И тогда было какое-то спокойствие на душе. И сейчас нам очень приятно жилось в Колычевском монастыре, где матушка Мария и мать Агния с распростёртыми объятиями приняли всех. Мы много общались с молодёжью. Мы живём в далеко, Австралии, поэтому для нас очень важна связь по вере с молодежью из России.

– А что Россия в твоей жизни?

-Я австралийка, но предки мои из России, наша семейная история связана с Россией, а значит, частичка меня принадлежит России.

Наташа Зеленская, аспирантка факультета музыковедения, Вашингтон, США: «Главное сохранить русскость в языке и  гостеприимности».

С папиной стороны мой дедушка родился в 1907-м году. Он учился в кадетском корпусе, не помню, где именно. Когда случилась революция, корпус закрыли, и все дети вынуждены были сами добираться до родителей. Просто ужас, эти маленькие мальчики… Я не помню, как он выбрался. Семья на тот момент уже из России выехала. Сперва он жил в Загребе, потом уехал в Зальцбург, где находился большой лагерь DP, познакомился там с бабушкой. Мне был год, когда умер дедушка, но, по-моему, он был героем. Он делал паспорта русским беженцам, чтобы их не репатриировали, печатал русские газеты…

Папа родился в Калифорнии, а мама в Нью-Йорке. Но когда они были маленькими, их семьи переехали в Вашингтон. Там мама с папой познакомились, там родилась я. Всегда считала себя не полностью американкой. Мой первый язык русский, фамилия русская. И всегда вокруг нас было русское общество. Это и скауты, и русская школа, и балы…

– Балы?

– Да, мы все ходили на балы, бабушка меня учила танцевать – вальсы, фокстроты, польки. На балы приглашались люди с 16-летнего возраста до самого пожилого. Устраивало их Русское общество. Короче говоря, связь со старой Россией не прерывалась: Церковь, духовность, бабушка, дедушка, литература, знаменитые писатели, балы.

– А когда впервые ты попала в Россию?

– До 17-ти лет я росла в Америке. И только в 17 лет, в 1994-м году, первый раз приехала в Россию в разведческий лагерь на Чёрном море под Анапой. Должна сказать откровенно, первое впечатление – люди пережили очень многое, им было трудно, поэтому не чувствовалось теплоты. Но когда мы оказались дома у знакомых, я увидела, как они накрывали на стол всё, что имели, всё отдавали нам. А на улице было иначе.

– То есть это была другая Россию, а не та, которую ты себе представляла с детства?

– Наверное, для моего поколения Россия – нечто очень абстрактное. Мне кажется, если бы спросить бабушку и дедушку, они бы дали другой ответ. Для меня русскость, Россия – что-то семейное, то есть «к бабушке и дедушке ходить», «русская церковь», что-то, что трудно выразить словами. Это душа. Когда мы встречаемся с другими русскими, то между нами сразу возникает какая-то связь. Не могу объяснить, но это есть. Мы поём песни…

– Интересно, какие песни вы поете?

– Большинство песен я выучила в скаутских лагерях. Это скаутские песни, эмигрантские, белогвардейские, есть такие красивые, серьёзные «Пусть свищут пули, льётся кровь»…

– «Боже, Царя храни»?

– Всё наше поколение знает, но мы уже не поём.

– А бабушки?

– Я лично не слышала, чтобы бабушка пела, но она говорила, что всегда пели. Когда в Нью-Йорке в 50-е годы начинался спектакль, все эмигранты вставали и пели «Боже, Царя храни». Моё поколение уже меньше читает по-русски. Мы поём песни, но далеко не все понимают слова.

– Вопрос, который задают все журналисты и на который очень трудно дать ответ: кем ты себя чувствуешь?

– Американкой, но с русской душой.

– Как относятся к тебе друзья-американцы? Они считают тебя своей или чужой?

– Уже в университете своей. Но в средней школе, я помню, когда мне было 10-11 лет, немножко чужой: «почему ты празднуешь Рождество в другой день», «какая-то странная еда у вас, борщ», «такое имя необычное»….

– Наташа, что для тебя Россия, русскость?

– Мне кажется, что самое главное – это русский язык. И бабушка с дедушкой приезжали с нами заниматься 2 раза в неделю. Я бы хотела, чтобы мои дети – даст Бог, тоже говорили по-русски. Мой муж американец, он учился русскому языку в университете 2 года, но всё-таки свободно по-русски не говорит. Мы бы хотели, чтобы наши дети на русском говорили, мне кажется, что это самая последняя настоящая связь.

Конечно, важна и православная Церковь. Хотя сейчас я хожу службы, которые совершаются на английском языке, и поняла, что для меня православность – это не русская, а прежде всего религиозная идентификация. Меня крестили в младенчестве, я всю жизнь ходила в церковь, и связь была всегда не столько религиозной, сколько культурной. С храмом были связаны и скауты, и русская школа. И все мои русские друзья, которые жили в Вашингтоне, ходили в русский храм. Значит, это было не только религиозное явление, а и культурное. А с тех пор, как я вышла замуж за американца из Техаса, и он перешёл из протестантизма в православие, и мы вместе стали ходить на английские службы, я стала осознавать, что православие – это больше, чем национальная связь, и глубже.

– Что бы от России ты хотела передать своим детям?

– Мне кажется, главное сохранить русскость в языке и в гостеприимности. Когда к нам приходят, мы всегда всё отдаём. И ещё хотелось бы сохранить музыку, русские мелодии, красивые слова.

Беседовала Александра Никифорова
Источник: Татьянин День